Лиза не видела Матвея Васильевича, хотя слезы высохли. Она смотрела в свои глаза и удивлялась их глубине. Никогда они такими не были. А значит - были, были всегда. Только Лиза их никому не показывала, даже себе. Глубина - это боль. А болеть-то нечему! Да, жизнь наперекосяк, но ведь не объяснишь же никому, что не в мужике дело, и не в апатии, и не в лени, и не болит ничего. Дело в пустоте.
- Пустота, - сказала Лиза.
- Так. И что же это за пустота? - Матвей Васильевич говорил над самым ухом, он что-то делал там, но Лиза его не видела.
- Пустота - это когда чего-то нет. Я не знаю чего именно, но пустоты не должно быть. Может быть, смысл. Или желание. Я в одной книге прочла про...
- Вот этого не нужно! - Он нахмурился голосом. - Забудьте книги. Про себя, только про себя.
- А что - про меня?.. Другие телевизор смотрят, а мне неинтересно.
- Хотите, чтобы было интересно?
- Нет! - Лиза тыльной стороной руки смахнула сохнущие на щеке слезы. - Нет, при чем здесь телевизор? я про пустоту. Книги читать неинтересно. В походы ходить не интересно.
- Работа?
- Что?.. При чем здесь работа? Работа - это каторга... Матвей Васильевич, что вы делаете?
Он не ответил, продолжал дышать над правым ухом. Лиза попробовала чуть повернуть голову, но не смогла. Вспомнила про зеркало и увидела, как бегают по ее голове длинные крепкие пальцы Матвея Васильевича. Что они там ищут?
- Чего ты боишься, Лиза?
- Всего.
- Нет, не так. И не в пауках дело, не в крысах. Давай, посмотри себе в глаза и скажи, чего ты боишься.
Глубоко в глаза - страшно заглядывать.
- Трещины боюсь.
"Вот брякнула! Какая еще трещина? - Слезы высохли, и Лиза видела убегающие от глаз морщинки, а еще на лбу, от привычки хмуриться, и у губ. - Может, эти трещины страшат? Возраст?"
- Не то! - сурово оборвал ее мысли Матвей Васильевич. - Думай о трещине.
- Она извилистая и живая.
- А что делает?
- Расширяется... Там пустота.
- Бездна?
- Бездна. Пустота без дна. А трещина живая, она расширяется, она хочет проглотить. Она подо мной. Я боюсь. (с, Игорь Пронин)